Как показал мегаисторический анализ, настоятельной необходимостью текущего этапа мирового развития становится поворот геополитического мышления в сторону конфедерализации международных отношений. В силу ряда специфических предпосылок, Закавказье могло бы стать одним из лидирующих регионов в глобальном прогрессивном процессе.
Чтобы в мире, без Россий, без Латвий, Жить единым человечьим общежитьем. В.В. Маяковский История – это политика, опрокинутая в прошлое. М.Н. Покровский Самое невероятное почти всегда оказывается наиболее логичным. Эрих Мария Ремарк
Можно ли сегодня вообразить более наивную утопию, чем объединение народов Закавказья в солидарный геополитический комплекс, свободный от государственных границ и централизованной власти? В этих заметках, адресованных преимущественно национальной научной элите (профессиональные политики пока едва ли готовы к их восприятию, я постараюсь показать, что такой сценарий,несмотря на его экстравагантность, не только реалистичен, но и составляет единственную альтернативу историческому краху региона. Как обычно бывает, решение частной проблемы становится возможным после включения её в универсальный контекст. В нашем случае такой контекст составляет общепланетарная перспектива на обозримое будущее, раскрытая новейшими мегаисторическими исследованиями. Серией независимых расчётов, проведённых учёными разных стран и разных специальностей [Снукс 1996; Панов 2005; Курцвейл 2005], обнаружен удивительный факт. На протяжении 4.5 млрд. лет эволюционный процесс на Земле ускорялся в соответствии с достаточно простой логарифмической формулой, так что временная дистанция между глобальными фазовыми переходами (обычно предварявшимися сопоставимыми по масштабу кризисами) столь же последовательно сокращалась. Прасоциальная и социальная стадии эволюции плавно вписываются в экспоненциальную кривую, отражающую предыдущие стадии эволюции биосферы. Ещё более удивительное обстоятельство обнаружилось при экстраполяции полученной экспоненты в будущее. Около середины XXI в. кривая заворачивает в вертикаль, т.е. теоретически скорость эволюционных изменений должна устремиться к бесконечности, а периоды между фазовыми переходами – к нулю. В математике это называется точкой сингулярности. Какая же предметная реальность скрывается за загадочным математическим результатом? По всей видимости, в обозримом будущем планету ожидает грандиозный фазовый переход, сопоставимый по значению с образованием жизни. Дальнейший ход событий скрыт от нас туманным горизонтом прогнозирования, за которым угадываются лишь условные силуэты с очень высокой степенью неопределённости. Синергетическая модель допускает, по большому счёту, три варианта последующих изменений: в сторону простого аттрактора, горизонтального странного аттрактора и вертикального странного аттрактора. В первом случае предполагается обвал планетарной цивилизации, вырождение антропосферы в “дочеловеческую” биосферу с последующей более или менее интенсивной её деградацией в сферу равновесия. Иначе говоря, через какое-то время Земля превратится в “нормальное” космическое тело наподобие Луны или Марса, не отягощённое грузом rescogitans (мыслящей субстанции) и биотической активности вообще (элиминация общест- ва и жизни может происходить с различной скоростью в зависимости от того или иного сценария). Второй вариант допускает превращение экспоненты в подобие логистической кривой, где вертикальная линия сменяется на горизонтальную с приближением к сингулярной точке (некоторые авторы уже фиксируют симптомы таких перемен). Состояние антропосферы стабилизируется на пике достигнутой сложности, эволюция как таковая прекратится, обернувшись своего рода “светлым завтра” – длительным состоянием социальной и социоприродной гармонии. (Со временем, правда – это отмечалось ещё философами XVIII–XIX вв., известные законы природы должны взять своё, и под давлением естественных процессов начнётся “нисходящая ветвь” истории.) Третий вариант – прорыв планетарной эволюции на космический уровень – требует особенно тщательного обсуждения, здесь ограничимся самыми общими соображениями по поводу того, действительно ли такой вариант возможен. До середины 1990-х годов только некоторые российские астрофизики (жившие в СССР или за его пределами и испытавшие на себе влияние “русского космизма”) позволяли себе робкие высказывания в том духе, что разумная деятельность способна повлиять на будущую эволюцию космической Вселенной. В респектабельной зарубежной космологии почти безраздельно господствовало традиционное убеждение натуралистов: развитие общества, мышления, духовной культуры – не более чем побочный эффект (эпифеномен) стихийной эволюции вещественных структур. Процессы, происходящие на Земле, не имеют никакого касательства к перспективе развития Метагалактики, которое неизбежно обесценит и уничтожит любые плоды человеческого творчества. Выдающийся физик, 189 лауреат Нобелевской премии Ст. Вайнберг (1981) выразил это убеждение столь же яркой, сколь и безысходной аллегорией: только осознание неизбежности конца придаёт “фарсу” человеческого существования оттенок “высокой трагедии”. К концу 1990-х гг. интеллектуальная атмосфера решительно изменилась. В новейших публикациях по астрофизике становятся почти общим местом суждения о том, что сознание есть космологически фундаментальный феномен, что не существует теоретических пределов целенаправленного управления массэнергетическими процессами, а “ноосферизация” космоса – только вопрос времени. Самые отчаянные обсуждают возможность целенаправленного производства цивилизацией новых вселенных с заданными свойствами (необходимыми и достаточными для образования в них живого вещества и новых цивилизаций) и даже технологический аспект творения миров через посредство искусственно продуцируемых чёрных дыр [Дойч 2001; Дэвис 2011; Каку 2011; Смолин 2009; Грейн 2010]. Со своей стороны, специалисты по психологии творчества и эвристике выявили ряд когнитивных механизмов, посредством которых технологические задачи, считающиеся категорически неразрешимыми в одном концептуальном контексте, оказываются реализуемыми в другом – обобщённом – контексте. Таким образом, на сегодняшний день накоплены многообразные косвенные доказательства принципиальной возможности перехода земной эволюции на космический уро- вень. Более того, при изучении динамических характеристик универсальной эволюции возникло предположение, что нынешнее состояние антропосферы приближается к пределу стихийного возрастания сложности и, если дальнейшая эволюция Вселенной в принципе возможна, то она может быть только сознательно управляемой (см. об этом [Назаретян 2012]). Но для этого необходимо сознание, способное выдержать неограниченный рост технологического потенциала. В противном случае то будущее, какое допустимо с точки зрения физики, синергетики и эвристики, может блокироваться механизмами культурной антропологии и социальной психологии. Так на передний план выходят два ключевых вопроса стратегической прогностики. Способен ли в принципе разум справиться с продолжающим расти технологическим потенциалом? Если да, то успеет ли земная цивилизация достичь того уровня зрелости, какой достаточен для выхода на космический уровень? Один из выводов междисциплинарного исследования, посвящённого нелинейному моделированию будущего, состоит в том, что сценарии выживания планетарной цивилизации в ближайшие десятилетия включают отмирание национальных государств с традиционно понимаемыми границами и таможнями, а также размывание макрогрупповой (национальной, конфессиональной, сословной) самоидентификации граждан. Эволюция мирового сообщества в сторону конфедеративных отношений – совершенно необходимое условие, способное обеспечить продолжение планетарной истории в “постсингулярной” фазе. В силу ряда системных историко-социологических закономерностей, альтернативные сценарии, связанные с реанимацией религиозного и этнокультурного фундаментализма (включая причудливым образом выкристаллизовавшийся фундаментализм Западной демократии), неизбежно завершаются глобальным обвалом [Назаретян 2013]. Предположение о том, что Закавказье может стать одним из мировых лидеров в прогрессивном движении к конфедерализму, выглядит сегодня парадоксальным. Тем не менее именно этот регион, полный этнических и конфессиональных противоречий, содержит определённые исторические предпосылки, для того чтобы послужить микромоделью позитивной глобальной перспективы. К началу ХХ в. переплетение этнических анклавов в Закавказье делало невозможным проведение внятных национальных границ. Впрочем, в данном отношении южный Кавказ едва ли существенно отличался от прочих регионов мира. Отличие состояло в том, что большевистские власти, занимавшиеся географической демаркацией, полагали её исключительно конъюнктурной и рассчитанной на очень недалёкую перспективу: на горизонте маячила мировая пролетарская революция и вековая мечта гуманистов – “всемирное человечье общежитье”. За годы Советской власти, при широко декларируемом идеологическом единстве, на бытовом уровне отношения между соседями (среди которых присутствовала также немалая доля славян) развивались неоднозначно. По-своему преломлялись в них и неравномерный демографический рост, и процесс урбанизации, и быстро возраставший уровень образования. С ослаблением центральной власти и общих идеологических подпорок во второй половине 1980-х годов позитивный потенциал сложившихся отношений отходил на задний план, а в фокусе внимания оказались накопившиеся противоречия, взаимное недовольство и исторические обиды, активно эксплуатировавшиеся амбициозными на- циональными политиками. После развала СССР это обернулось силовыми конфликтами различного масштаба. Выделились неподконтрольные центральным правительствам территории с относительно однородным этническим составом из которых вытеснялись представители этносов, считавшихся титульными в прежних советских республиках. На сегодняшний день только в Армении, пребывающей в самом неблагоприятном экономическом и геополитическом состоянии, этнический состав относительно однороден, хотя фиксируются противоречия между коренными жителями и соотечественниками-иммигрантами, между выходцами из Карабаха и бывшими гражданами Армянской ССР. Сохраняется конфликтный потенциал сепаратизма на территории Грузии с компактным проживанием азербайджанцев, армян, аджарцев и т.д., Азербайджана, населённого курдами, этническими грузинами (ингелойцами), лезгинами, талышами, и Нахичеванской области, отделённой от основной части Азербайджана территорией Армении. Сама по себе такая ситуация опять-таки не уникальна: в большинстве регионов Земли уход метрополии отозвался обострением межплеменных, межэтнических и межконфессиональных конфликтов, вооружённым переделом территорий и сфер влияния. Специфическое же преимущество Закавказья составляет то, что, во-первых, населяющие его народы унаследовали древние культуры с богатым опытом разрешения социальных конфликтов. Во-вторых, советская история оставила за собой высокий уровень образования и значительный процент граждан, относящихся к тому слою, который в российской культурной традиции называют интеллигенцией, а в международном обозначении – intellectuals. Роль этого слоя в исторической развёртке изменчива. На начальном этапе становления интеллигенция везде служила катализатором национального самосознания, рост которого сопровождался утверждением идеологий национальной исключительности, геополитической экспансии и/или сепаратизма. На последующих этапах именно созревшая национальная интеллигенция (intellectuals) часто становилась той средой, где вызревали идеалы взаимопонимания, этнической и религиозной терпимости вплоть до космополитизма и антиклерикализма, и совершенствовались техники ненасильственного разрешения противоречий. Эти обстоятельства способны стать определяющими в геополитической перспективе Закавказья. После 1992 г. периодически возобновлявшиеся мирные переговоры неизменно сопровождались обещаниями “широкой автономии” этническим анклавам, отделившимся от советских республик. Переговоры были обречены на неудачу уже по той причине, что обещания понимались их авторами, адресатами и посредниками как заведомая риторика. Всем сторонам хорошо известно, что согласно постсоветским конституциям государства Закавказья являются унитарными, а автономное образование в унитарном государстве – это, безусловно, contradictio in adjecto (противоречие в определении). Обсуждение интегративных предложений могло бы стать обстоятельным и предметным только в том случае, если бы конституция каждой из стран была пересмотрена в пользу федеративных отношений. Поэтому начало дороги к системному разрешению узловых противоречий в регионе – одновременное или поочерёдное изменение национальных конституций путём всенародного голосования в каждой из стран, сопровождаемого профессионально подготовленными разъяснительными кампаниями. Федерализация государств Закавказья – первый и, по нашему мнению, абсолютно необходимый шаг к взаимному доверию между этническими группами и развязыванию закавказского узла. Последующие шаги могли бы состоять в последовательном смягчении властных структур внутри каждой федерации с перспективой перерастания федеративных отношений в конфедеративные. Аттрактором этого эволюционного процесса и предпосылкой кардинального преодоления терзающих регион этнических конфликтов видится образование Закавказской конфедерации как единой самоорганизующейся системы. При интенсивном совершенствовании информационных технологий конфедерация могла бы иметь “плавающий” административный центр, а по мере того как архаичные формы централизованного управления будут сменяться прогрессивными методами социальной самоорганизации – обходиться без такового. Памятуя о взаимных обидах, актуализованной и тщательно пестуемой новыми идеологами негативной доминанте в отношении между закавказскими этносами, легче всего объявить предложенную “дорожную карту” безнадёжной утопией. Между тем острая взаимная неприязнь соседствующих социальных групп сопровождала всю историю человечества и никогда не носила необратимого характера: при изменившихся исторических обстоятельствах самая жестокая вражда сменялась союзами, объединениями и слияниями. Достаточно вспомнить, с какой свирепостью Московское княжество времён Ивана Грозного расправлялось с жителями городов и областей (этническими славянами, татарами и т.д.), сопротивлявшихся его объединительной воле. Или – сколь жестоко сражались между собой западноевропейские племена, королевские дворы, конфессиональные общности и национальные государства на протяжении столетий – и до, и после Вестфальского мирного договора. Резня и геноцид на религиозной, этнической и сословной основе оставались неизменными спутниками европейской жизни вплоть до середины XVII в., в последующие два с половиной столетия утихли, выплеснувшись на туземцев в других частях света, а в ХХ в. вспыхнули вновь. Немногие позволяли себе вспоминать о забрезживших ранее лозунгах “Европейской Конфедерации” и “Соединённых Штатов Европы” в разгар мировых войн. Французские историки любят цитировать (и критически комментировать) горькие слова своего соотечественника поэта и философа Поля Валери: “История – это самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта… Она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания, усугубляет их рефлексы, растравляет их старые язвы, смущает их покой, вызывает у них манию величия и манию преследования и делает нации жёлчными, спесивыми, нетерпимыми и суетными”[Валери 1936, 258]. Позже приём тенденциозного подбора фактов и мифов прошлого для нагнетания политических страстей был обозначен особым термином – “мобилизационная история”. До недавнего времени исторические модели очень часто выполняли функцию “политики, опрокинутой в прошлое”. Между тем действительная история демонстрирует не только постоянную вражду между соприкасающимися общностями (о чём охотнее всего повествовали летописцы и авторы монументальных трудов), но и то, что с развитием разрушительных технологий и обострением антропогенных кризисов людям удавалось совершенствовать культурно-психологические регуляторы межгрупповых и социоприродных отношений соразмерно возросшему инструментальному могуществу. По закону техно-гуманитарного баланса, социумы, оказавшиеся неспособными своевременно адаптироваться к новому потенциалу технологий, последовательно выбраковывались из истории, подорвав природные и геополитические основы своего существования. Только благодаря этому обстоятельству человечество сумело дожить до наших дней, неуклонно наращивая деструктивные возможности и вместе с тем сокращая уровень физического насилия. Наши расчёты показали, что на протяжении тысячелетий, с ростом убойной мощи оружия и демографической плотности, средний процент убийств от численности населения (“коэффициент кровопролитности” общества) нелинейно, но последовательно сокращался. Сходный результат получили и зарубежные исследователи [Элиас 2001; Кили 1996; Пинкер 2011 и др.]. Добавим, что, по данным ООН и Всемирной организации здравоохранения, к началу XXI в. физическое насилие уменьшилось до небывало низкого уровня (ежегодное суммарное число жертв вооружённых, бытовых конфликтов и полити- ческих репрессий в мире уступает числу самоубийств!) [Насилие… 2002; Глобальное… 2011]. А по странам Евросоюза, при всех издержках “мультикультурализма”, средний показатель уже ниже 1 убийства в год на 100 тыс. жителей [Пинкер 2011]. Наблюдения и расчёты, свидетельствующие об исторически последовательно сокращавшемся насилии, обнадёживают, но они не должны настраивать на благодушный лад. 192 Мы видим, как размываются грани между состояниями войны и мира, между боевыми, производственными и бытовыми технологиями, а самые изощрённые виды новейшего оружия, становясь всё более дешёвыми и доступными, выскальзывают из-под контроля вменяемых правительств. Новые угрозы в рамках ускоряющегося исторического процесса также множатся в режиме с обострением, и нет безусловных гарантий того, что общество сумеет и далее в соразмерном режиме восстанавливать нарушающиеся балансы. Настоятельной необходимостью текущего этапа истории становится поворот исторического мышления в сторону интегративного опыта. Народам Закавказья есть много чего вспомнить кроме конфликтов, взаимных обид и подозрений. От того, насколько они сумеют мобилизовать животворный ресурс исторического наследия, зависит, впишется ли регион в грядущий фазовый переход планетарной эволюции или останется одной из последних язв на теле мировой цивилизации, снижающих её шансы на космическое будущее.
